Райтер съел два кусочка колбасы. Это было во всех отношениях глупым предприятием. Астрахань в это время года довольно жаркое место. Собственно, не столько даже жаркое, сколько напоминающее ту самую вавилонскую пещь огненную, в которую были ввергнуты еврейские отроки, с той лишь разницей, что архангел Михаил сохранил их от огня, тогда как на астраханцев подобные чудеса не распространяются. Тут нужно съедать все стремительно, не давая возможности задуматься. Райтер же внезапно развил в себе такую стремительность, что не дал возможности задуматься даже себе. Просто протянул руку, ухватил кусок рукой и съел, потом посидел немного, покрутил головой и снова полез.
А ведь перед этим он провел очень томительные двадцать минут на базаре, где тот самый господин, который угостил его колбасными кусочками, метался от одного торгующего к другому и пытался выгадать какие-то деньги при покупке трех огурцов. Дошло до того, что ему соглашались отдать даром килограмм желтоватых уродцев, лишь бы он только перестал возмущать и вводить в соблазн торговцев и публику, а он при этом предложении на минуту впал в рассуждения, что-то рассчитывал, производил мысленную арифметику и довольно противно жевал при этом свою волосатую нижнюю губу. Конечно, стоило обратить на это внимание и, сложив два и два, подумать о том, где он при таких взглядах на жизнь мог добыть колбасу. При райтерской впечатлительности, он мог бы запросто прийти к выводу, что за нее пришлось драться со стадом бродячих и совершенно бешеных собак, и отказался бы проглатывать ее куски, но он повел себя легкомысленно и глупо. Очень глупо.
Сразу после этого он сообразил, что должен немедленно написать детективный роман.
— Что-нибудь въ духѣ Эркюля Пуаро. Мнѣ нравится его стиль.
Со стороны эти разговоры могли выглядеть вполне здравыми, но, как позже сообщил нам доктор Зеленкин, колбасный яд к тому времени уже начал незримо действовать в райтерском животе.
— Ахъ, и почему въ столовой такъ рѣдки убiйства! — продолжал райтер. — Собственно, за всѣ годы ея существованiя не произошло ни одного, а вѣдь она, если судить по ея внѣшнему виду, пережила всемiрный потопъ, а можетъ быть, что и не одинъ.
Потом, проходя мимо разделочного стола в кухне, куда был допущен по недосмотру, увидел на нем куриную тушку и воскликнул:
— Вотъ оно!
Тут же вынул откуда-то огромною лупу и внимательно осмотрел ее бледный живот.
— Несомнѣнно, что несчастный былъ убитъ!
Затем проследовал лупой до шеи и отпрянул, обратив к поварам искаженное гримасой ужаса лицо:
— И обезглавленъ!
После этого он заторопился на базар, чтобы купить себе трость с серебряным набалдашником в виде козлиной головы с драгоценными каменьями в глазах. По пути только остановил кухонную работницу и сказал:
— Тутъ, разумѣется, замѣшаны деньги.
— А?
— Ну, тутъ. Тутъ. И я имѣю въ виду не столовую, въ столовой отродясь денегъ не было.
Дома все его отверстия разверзлись и обильно протекли, а сам он слег на свой одр и взялся хворать.
Наши давнишние читатели знают, с какой помпой у него обыкновенно обставлено это дело. На этот раз он потребовал, чтобы ему прислали всех столовских работников «самаго благонамѣреннаго вида» с тем, чтобы те читали заплачки у его изголовья. Ему, конечно, было в этом отказано.
— Да и что это такое, «самаго благонамѣреннаго вида»? — возмущался директор.
— Я думаю, как покойная Императрица Мария Федоровна, Царство ей Небесное, — сказал завхоз, — это как минимум.
— Передайте вашему директору, — сказал райтер завхозу, после того, как тот сообщил, что заплачек, увы, не будет, — что у него нѣтъ сердца. Всѣмъ, кто мнѣ не донатилъ, передайте, что я ихъ прощаю, выражая надежду, что сами себя они никогда не простятъ. Кайтесь, гады. Буду являться вамъ въ видѣ гнѣвномъ и обличающемъ. Если, конечно, буду успѣвать, все-таки это больше семи миллиардовъ человѣкъ.
— Про-ща-ю, — пробормотал завхоз, помечая что-то в записной книжке, — помедленней, пожалуйста, я не поспеваю.
— Чего?
— Нужно ли понимать так, что тех, кто донатил, это не касается?
— Разумѣется, они-то тутъ при чемъ?
— Ага, — продолжил записывать завхоз, — а тем, кто донатил, не простится ни в этом веке, ни в будущем.
— Что ты тамъ все пишешь?
— Так. Так, кое-какие заметки для панихиды.
— А?
— Вот, кстати сказать, эта идея про детектив с куриным убийством. Сюжет битый, прямо скажем. То ли дело «Отравление райтера»!
— А?
— Ты, конечно, уже успел выболтать, кто отравитель, но это не беда. Можно разделать детектив с элементами трагедии-дифирамба. Все по-домашнему: хор из переодетых сатиров и три актера, один из которых будет представлять хладный труп.
— А!?
— Да, сверхзадача этой роли должна состоять в холодности и равнодушии. Мне кажется, что ты бы справился. На-ка, выпей, это лекарство.
— Спасите!
Вот таким образом завхоз спас наших читателей от необходимости ведаться с детективным романом.
Это ужасно, но сегодня публикуется только середина. Окончание будет в другой раз, если будет. Желающие могут писать гневные письма райтеру. Мы, со своей стороны, уже написали, но он ответил «сами такие». Итак, продолжаем, поехали.
В мире про превосходство чилийской нации знали мало. Некоторые вообще не знали, а те, которые знали, еще и все время путали Чили с одноименным перцем и, одним словом, чилийские фашисты как-то не получили настоящего влияния, несмотря даже на то, что одно время распускали слухи, что мировой сионизм уже совсем собрался устроить в Чили еврейскую империю с опорой на местных иудейских индеев, они же индейские иудеи, все у всех отнять, а имени императора никто не знает, но доподлинно известно, что это какой-то совершенно растерзательный еврей, которого все боятся, но мы, фашисты, никого не боимся.
К тому же седьмого мая сорок пятого года Чили объявляет войну Германии и одерживает грациозную победу. В результате фашисты совершенно поскучнели, а чилийские коммунисты начинают скандалить в барах и кафе, задиристо кричат, что победили мировой фашизм и вообще ведут себя как благодетели человечества. Ага, говорят, вы только посмотрите, что творится в Европе! Трудящиеся, как там бишь, в едином порыве, что ли, избирают коммунизм и свободно шагают лицом к лицу и плечом к плечу, а мы, дескать, тут все сопли жуем. На наш вкус, это были довольно простодушные заявления, но оказалось, что чилийские власти тоже были довольно простодушны и с перепугу начали коммунистов сажать.
Но дальше происходит совсем уже оглушительное событие: кубинская революция. Прямо под носом у США. Прямо в карибском бассейне, где флоридские хозяйки полощут кое-какое белье, а курортники ныряют и пьют коктейли. Настроения в Чили таковы, что надо что-то делать. Коммунисты опять приосаниваются, и даже скучные христианские демократы запускают в свои бороды целые пятерни и чего-то задумчиво бормочут про то, что как бы то ни было, а делать что-то надо. И вот на этой волне к власти в результате выборов приходит коммунист Альенде и начинает строительство коммунизма в одной отдельно взятой клюшке. Он не набрал большинства голосов, но их было больше, чем у соперников, и конгресс, как было принято в таких спорных случаях, признал его новым президентом.
Первым делом он, конечно, отправился к американцам за деньгами, но американцы приняли его холодно, сказали «че приперся» и «у нас ту вообще-то холодная война, если вы не заметили». Словом, уязвляли. Что самое обидное, сказали, мол, мы Мракса читывали, а он пишет, что при коммунизме денег вообще не полагается, а потом еще крикнули в спину: «коммунист паршивый».
— Ну и ладно, — сказал Альенда, — раз так, то поеду в Москву. Там, во-первых, здравое понятие о природе кузькиной матери получу, а то товарищи по партии говорят, что без этого коммунизм строить не с руки, а заодно и денег стрельну без отдачи.
В Москве он мерз, целовался с Брежневым, на встрече с журналистами центральных газет сказал, что Ленин клевый, похвалил пломбир, словом, разве только на пузе не сплясал, но денег не получил. Ему сказали, что он, конечно, коммунист, но какой-то липовый. Отродясь, сказали, такого не бывало, чтобы коммунистов добром выбирали, а значит, что или вы какой-то коммунист поддельный, или же вас в скором времени назад задвинут, и плакали наши денежки. А еще у нас африканцы голодные сидят, Вьетнам там, Корея и Варшавский договор. Обещали, впрочем, прислать шестеренок.
Поэтому, когда Альенда приехал домой, то включил печатный станок и напечатал немного денег, потом подумал, чего-то прикинул и еще напечатал, а после этого, как рассказывают очевидцы, прокричал страшным голосом «э-эх!», грянул шапкой оземь и уже до вечера только и печатал. Так увлекся, что даже вечером забыл выключить.
Альенда, собственно, и сам чувствовал за собой некоторый изъян из-за того, что пришел к власти не хлюпая по кровищи, а как-то уж сильно буржуазно. Из-за этого, например, национализировать предприятия удавалось только через раз. Один раз удастся, а другой раз судья вдруг скажет, что это против закона. Однажды судья даже стукнул Альенду молотком по лбу: убил бы, мол, тебя, пес ты шелудивый, говорят тебе, что против закона, ну и слушайся. Это было обидно, а кроме того, товарищи по партии все время нагнетали: надо уже настоящую революцию делать, до основанья, с расстрелами судей, попов, офицеров и богатеньких нашего города, а потом уже, руководствуясь революционной законностью, явить всем кузькину мать. Начали организовываться всякие радикальные группы, которые днем отсыпались, а ночью куда-то уходили, и в конце концов из зоосада совершили побег отбывающие пожизненные сроки шимпанзе и влились в радикальные отряды.
Натурально началась инфляция, потом забастовки, потом какие-то подозрительные взрывы и террористические акты, по улицам в вечернее время стали сновать люди с оружием и не только немножко грабить, но и выдвигать при этом политические требования. После этого в магазинах вдруг кончилась еда.
А тут надобно сказать, что политические противники Альенды, ненавистники прогресса и всего наилучшего, все время пугали народ тем, что коммунизм, это прежде всего голодуха и террор, а уже во вторую очередь пломбир, балет и мирный атом. То есть сначала голод, а потом террор. Или сначала террор, а уж затем голод. Или даже и то и другое одновременно. Но чилийский народ крепко держался за свое природное легкомыслие и только отмахивался:
— Ну, помилуйте, ну какой еще голод? Семидесятые, чай, годы теперь. Никакой войны или поветрий. Откуда голоду взяться?
— А вот помяните наше слово, — говорили противники прогресса, — что коммунистам никакой повод и не требуется. Они могут решительно на ровном месте все это преотлично устроить.
И вот простая чилийская домохозяйка выдает своему домохозяину список разной снеди и отсылает его в магазин, а магазин закрыт на лопату, и где-то в вышине кричит тоскливую песню пингвин. А когда дело касается до еды, то чилийцы становятся серьезны до занудства. Домохозяин в растерянности оборачивается к давешним противникам всего хорошего, которые тоже пришли со списками, и говорит непослушными и побелевшими губами:
— Да как же это, отцы родные?
Девятаго мая райтера со всех сторон начало заваливать открытками с серпами, молотками и пентаграммами. Он сначала крестил их размашистым крестом и отправлял в электрическое небытие. Когда начали приходить пентаграммы от членов РПЦ, то обиделся, скрестил на груди руки и нахохлился, как ноябрьский воробей:
— Ну, хорошо. Хо-ро-шо! Я еще могу понять этихъ поцанутыхъ употребителей водички, землички и маслица, которыхъ вынужденъ терпѣть въ качествѣ своихъ единовѣрцевъ. Въ концѣ концовъ они обязаны большевикамъ сонмомъ святыхъ мучениковъ, на которыхъ на Руси традицiонно былъ недородъ. Но этимъ-то лопоухимъ, которые обзавелись благодаря большевикамъ только сомнительной честью быть притчей во языцѣхъ и покиванiемъ главы въ людехъ, имъ-то что за радость въ этихъ шестеренкахъ, серпахъ и снопахъ съ булками?
А продавщиха из хлебного магазина, между тем, накрылась пилотной шапкой со звездой и вплела в косы белые банты. Спрашивала, правда ли, что знамя над рейхстагом установил казах. Мы растерялись оттого, что не знали в точности, сама-то она кто, казашка или женщина-кореец, поэтому все подтвердили и добавили, что их было двое, один казах, а другой кореец, но кто из них был кем никто не знает, потому что паспорт стребовать у них не догадались, а после того, как они установили флаг, оба убежали неведомо куда. Кажется, что продавщиха обрадовалась нашим разъяснениям и, возможно из благодарности, созналась, что снималась в шведском милитари-порно в конце семидесятых. Может быть, конечно, просто не расслышала или среагировала на интонацию нашего вопроса про порно, а она была советская и праздничная, как с трибуны на демонстрации:
— А правда ли, что это вы самая снимались в милитари…
Она могла бы запросто закричать «ура», и мы бы ее поняли, но в результате просто кивнула.
Мы люди грешные и не слишком прозорливые, поэтому считали ихнее «можем повторить» неуместной бравадой, свойственной избежавшим надлежащего воспитания детям и взрослым дебилам. Однако же, результат налицо. Не дождавшись западного вероломства, они сделали вероломство сами.
И теперь все врут, как нанятые. Чтобы не рехнуться, мы договорились между собой веровать только в Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, и тому подобное вплоть до жизни будущаго века. В конце концов, мы не были в этих злосчастных пригородах Киева и ничего не видели. Но как себя не уговаривай, однако же нужно честно сознаться, что они вполне способны на такое. Это их стиль. Так они действовали всюду, куда им удавалось просунуть свое кровавое рыло. Убивая наиболее храбрых и честных, развращая робких и возвышая подлецов. Террор и голод, это весь нехитрый набор, который эта власть могла предложить населению. И сейчас воспитанные в традициях красного бреда все бубнят и бубнят вслед за отцом своим Крупским о том, что «всякая власть держится на штыках».
— Заградотряды? А как же иначе? Всякая власть держится на штыках.
— Красный террор не бесовщина, а способ захвата власти, а всякая власть держится на штыках.
— Даже обидно, что вы благодетельную баню партийных чисток называете возней пауков в банке и репрессиями. Это не что иное, как средство удержания власти, а всякая власть держится на штыках.
— Во-первых, не миллионы, а какие-то жалкие сотни тысяч, и это не садизм, а способ укрепления власти. Про штыки продолжать?
Только и разговоров, что про власть и про штыки. Потому что главное и единственное, для чего все и затевалось, всегда была власть и только она. Ну и штыки, конечно, наверное, раз уж без них власть никак не мыслится.
Вина украинцев вовсе не в том, что они желают быть украинцами, а в том, что не хотят быть советскими. Никакой «русский мир» их поглотить не намерен, им теперь угрожает самый банальный совок со всей своей атрибутикой. Очень жаль, что сегодня им стало угодно называться русскими, и это при том, что русские в РФ даже не имеют собственного русского правительства. Никогда не думали, что придется такое написать, но при Совдепе такого безобразия не было. Они по крайней мере пользовались своим собственным возмутительным гербом и турецким флагом с серпом и молотом. Какой из омерзительных бесов нашептал им использовать славный триколор, который был на кокардах и шевронах Добровольческой армии, и древнего римского двуглавого орла?
Русским с украинцами делить нечего, мы даже не в состоянии разобрать, где кто. А все, кто поднимал голос, а тем более оружие против большевизма, заслуживают уважение, даже в том случае, если не заслуживают сочувствия.
Слава в вышних Богу, Украине мир, России и Беларуси скорейшего выздоровления. Аминь.
Наш подозрительный эксперт в воинских делах за несколько дней, что минули после Пасхи, утратил ортодоксальный блеск в глазах, вместо чего приобрел телесную мягкость и моральный релятивизм более приличные модернисту. Монокль еще плотнее засел у него в глазу, и он плотоядно блестел им по сторонам, постоянно покушаясь завести разговор о пропорциях рубенсовских натурщиц, о способах томления свиной рульки и вообще обнаружил склонность к причмокиванию. При появлении дам, начал скандально сучить ногой, делать тухлые глаза и говорить в нос.
— Середка сыта, концы заиграли, — сказал завхоз. — Ты когда уже, каторжник, начнешь экспертизы свои разводить?
— Вотъ, — отозвался эксперт, — пишутъ, что въ нѣкоторыхъ пустошахъ удалось обнаружить и описать остатки тупандактиля, покрытаго разнаго рода перьями и имѣющаго видъ среднiй между сѣвероамериканскимъ индѣйцемъ и чудомъ въ перьяхъ, какъ его описываютъ на страницахъ Исторiи КПСС.
— Ну, здрасти, при чем это тут, спрашивается, — одышливо подали мы голос из-за огромного пирога (с крашеными яйцами?), потому что, по правде говоря, тоже испытали на себе модернистское влияние светлой седмицы.
— Даже удивительно, какъ это можно вести рѣчь объ красной армiи и не упомянуть при этомъ тупандактиля.
— Изворачивайся как-нибудь, — лениво сказали мы.
— Ну, хорошо, — сказал эксперт, — будь по вашему.
Стало быть, второе качество, уподобляющее совѣтскаго офицера волшебному единорогу, не происходитъ отъ его внутренняго устроенiя, но привнесено извнѣ. Всякое правительство вынуждено всегда выбирать между армiей боеспособной и лояльной. При этомъ законные государи какъ правило склоняются къ боеспособной, тираны же — къ лояльной. Поэтому офицеръ природнаго государя всегда усатъ, вспыльчивъ, склоненъ повергать придворныхъ дамъ въ обморокъ и тѣснить непрiятеля, тогда какъ офицеръ тирана гладко бритъ, въ движенiяхъ мягокъ, самъ удобно повергается въ обморокъ и для воинской славы считаетъ вполнѣ достаточнымъ утѣснять собственныхъ солдатъ.
Большевики, не чувствуя подъ собой никакой легитимности, конечно же всегда дѣлаютъ выборъ въ пользу лояльныхъ офицеровъ. Самымъ начитаннымъ все время грезится образъ злого корсиканца, который хмурится, грозитъ кулакомъ и приговариваетъ: «Вотъ, погодите-ка, ужо я васъ, сволочей».
Жизнь русскаго офицера какъ правило проходила въ одномъ и томъ же энском полку, въ который онъ поступалъ подпоручикомъ, гдѣ растилъ усы и сообразуясь со своими способностями и амбицiями возрасталъ въ чинахъ. Если его амбицiозность ограничивалась женитьбой на капитанской дочкѣ и обѣденнымъ азартомъ, то онъ и самъ въ свое время выслуживалъ капитанскiй чинъ, выдавалъ дочку замужъ за поручика и выходилъ въ полную отставку. Или же бывалъ сраженъ вражеской пулей, но и это было достойно и красиво. Какъ правило, съ вознесенной кверху саблей и верхомъ на смѣшной лохматой лошадкѣ: «Напгасно смѣетесь, господа, я Божьей милостью пѣхотный офицегъ и въ кавалерiйскомъ конѣ нужды не имѣю». Если же способности къ обученiю и жажда славныхъ дѣлъ превышали въ немъ извѣстную мѣру, то онъ могъ закончить службу командиромъ того же энскаго полка, выйти въ большiе генералы, взять въ жены купеческую дочь съ прибавочными статьями, обрѣсти графское достоинство или погибнуть отъ непрiятельскаго ядра, потому что отъ ружейныхъ пуль русскiй генералъ дѣлался только злѣе и здоровѣе. Офицеры энскаго полка знали другъ дружку вдоль и поперекъ, совмѣстно трескали пироги на крестинахъ, засѣдали въ георгiевскихъ думахъ, брали призы на скачкахъ, потѣли на службахъ въ полковой церкви, пили крѣпкое виноградное вино и знали кто на что способенъ, а кто ну никакъ не способенъ, хоть ты съ нимъ дерись. Такое тѣсное и короткое общенiе могло, конечно, способствовать созданiю тайныхъ обществъ и злыхъ заговоровъ, но у большинства увлеченность скачками, крѣпкимъ виномъ и пирогами отнимало прорву времени, да и самъ по себѣ пирогъ съ разными начинками былъ такъ развязно аполитиченъ и такъ вкусно залѣплялъ рты, что вся политика сводилась къ тому, чтобы перекреститься и вздремнуть, успѣвъ разсмотрѣть при этомъ, не исключено, что какой-нибудь крамольный сонъ.
— Видѣлось мнѣ теперь, будто нашъ отецъ Василiй въ сапогахъ на конѣ туда-сюда скачетъ и команды подаетъ: «На пле-е-чо!» и прочiе. Къ чему бы сонъ сей?
— Да къ тому, что отецъ Василiй новаго коренного въ городѣ торгуетъ, только и всего.
— Те-те-те…
Вотъ и вся политика.
Совѣтскiй же офицеръ пироговъ уже не засталъ, а вмѣсто винограднаго вина имѣлъ доступъ только къ хлѣбному. Кромѣ того, какъ уже было замѣчено выше, постоянно подозрѣвался въ бонапартизмѣ. Поэтому, съ одной стороны, ему никакъ не даютъ засидѣться на одномъ мѣстѣ, постоянно разыгрывая одинъ и тотъ же сюжетъ, въ которомъ капитанъ Шилинъ изъ Владивостока спѣшно отправляется въ Брестъ на мѣсто капитана Мылина, а капитанъ Мылинъ оретъ не своимъ голосомъ:
— Гала! Дѣти! Собирайтесь, мы ѣдемъ во Владивостокъ, что ли, или во Владикавказъ, чортъ его знаетъ.
И все это ради того, чтобы между офицерами не возникло вдругъ опаснаго товарищества. А съ другой стороны, вся полковая жизнь выстраивается такимъ образомъ, чтобы убѣдить даже самыхъ насмотрѣвшихся художественной фильмы «Офицеры» въ томъ, что совѣтскiй офицеръ, это подвидъ совѣтскаго чиновника, склонный къ украшенiю своего форменнаго пиджака. Мы, впрочемъ, объ этомъ уже какъ-то писали въ связи съ нашей владычицей военно-морскою, съ адмираломъ Мухомедзяновымъ, или какъ его тамъ, который еще стремалъ Канта измѣной родинѣ.
Честь, въ результатѣ, быстро смѣнилъ бюрократизмъ. Такъ, напримѣръ, еще в почти уже полностью лишенную чести Великую войну, въ Императорской армiи не допрашивали плѣнныхъ офицеровъ. Считалось, что офицеръ есть человѣкъ чести, и заставлять его рисковать ею — подлость. А вотъ въ Чеченскую кампанiю офицеры безъ стѣсненiя требовали письменнаго подтвержденiя приказовъ старшихъ начальниковъ. Поэтому же самому толкомъ и теперь неизвѣстно, кто тамъ всѣмъ заправляетъ и кто подъ краснымъ знаменемъ съ замотанной головой ходитъ, оставляя кровавый слѣдъ.
— Что-то, господа, надоѣло мнѣ разсуждать о совѣтскихъ офицерахъ. Въ слѣдующiй разъ я бы лучше разсказалъ бы вамъ про то, какъ кроты опредѣляютъ дни недѣли, — неожиданно сказал военный эксперт, потом достал откуда-то одноколесный велосипед и укатил на нем вдоль по улице.
И тут мы вдруг увидели все как бы лицом к лицу, то есть если раньше гадательно и как сквозь тусклое стекло, то теперь даже вскочили на ноги и закричали:
— Да ведь это же никакой не эксперт, а райтер!
— Да как же вы догадались! — передразнил нас завхоз и тоже вскочил.
— Да ведь всем известно, что райтер в молодости служил в бродячем цирке дрессированным медведем!
— Неужто, — ахнул завхоз и сел обратно.
— Разумеется! И там-то он и выучился ездить на колесе.
— Он же боится зверей, которые крупнее кота!
— Ну, он очень боялся, что его покусают медведи, но деньги были нужны, а там кроме денег еще и сахар давали. Но потом оказалось, что все медведи были поддельные, тоже на зарплате. И дрессировщик был фальшивый, и даже директор из швабры и пиджака был сделан, а возили его по городам в кузове вместе с реквизитом.
— А как же он зарплату выдавал?
— Таинственным образом, это ясно. Да и не только выдавал, а еще и мясную порцию у тигров всю украл.
— Чудеса!
— Да, брат, а еще он и на клаксоне играть умеет.
— Директор!
— Нет, зачем же это, райтер, конечно. Его даже в оркестр звали, да он не пошел.
— На клаксоне играть!
— Ты нарочно, что ли, издеваешься? Оркестр ложечников был, они по похоронам играли, а райтер как раз ложку-бас тогда освоил и донимал нас исполнением симфонической классики.
Долго бы это еще продолжалось, если бы какой-то добрый прохожий не опустил занавес, но и тогда еще слышались удивленные восклицания завхоза и наши терпеливые разъяснения.
Христосъ Воскресе, братiя и любимая сестринская братiя. Которые постились и нѣтъ, вѣрующiе и недовѣрчивые, желающiе непремѣнно вложить персты. Внѣ зависимости отъ нашихъ качествъ и мѣры участiя въ безобразиiяхъ, Христосъ принялъ смерть на крестѣ и воскресъ ради всѣхъ. Даже ради чекистовъ и прочихъ человѣкоѣдовъ. Кромѣ, можетъ быть, самопровозглашеннаго генерала Золотова, но даже и его, въ крайнемъ Своемъ милосердiи, препоручивъ заботамъ Международной лиги защиты приматовъ и снабдивъ эволюцiонной теорiей въ картинкахъ, въ обѣщанiе того, что и онъ можетъ, чего добраго, смочь, если, конечно, станетъ трудиться, возвышаясь надъ инстинктами, а не просто искаться и хлопать глазами по сторонамъ.
Нѣкоторые тутъ восприняли вѣсть о томъ, что никакой общественной вины не бываетъ, какъ отмѣну вины вообще и приглашенiе хрюкать въ полный голосъ и бодро рыть копытцемъ. Для таковыхъ у насъ плохiя новости: каждую свинку подвѣсятъ за собственную ножку. Поэтому, братiя, будемъ по мѣрѣ силъ стараться не усугублять собственныя вины ни дѣломъ, ни словомъ, ни помышленiемъ. Въ концѣ концовъ, разобраться въ чужихъ побужденiяхъ и резонахъ не представляется возможнымъ, а вотъ освѣтить потемки собственной души мы не только можемъ, но и обязаны, какими бы старомодными кто не считалъ Евангелiя.
Какъ Христосъ возсталъ изъ мертвыхъ, такъ и мы можемъ возстать изъ грѣховной смерти. И очень просто. «Просто» не въ нынѣшнемъ русскомъ смыслѣ, а въ славянскомъ, то есть «естественно».
Всѣмъ передаемъ троекратное цѣлованiе, а кто захочетъ увернуться, тѣхъ все равно настигнемъ и троекратно поцѣлуемъ. Христосъ Воскресе!
Пока наш эксперт в зеленых сапогах готовит свою экспертную записочку, мы отыскали в райтерском столе записочку менее экспертную, которая, как кажется, является толкованием на Экклезиаст 1:10, а может быть, что и не является, но мы от всей души надеемся, что наши глубокомысленные читатели смогут отыскать в ней какой-нибудь смысл, склонные обижаться не найдут в ней для этого никакого повода, любители букв обнаружат свои любимые буквы, а желающих пройти мимо ангелы понесут, да не преткнутся о текст этот ногою своею.
Никто не знал и даже предположить не мог, но в итоге отец вульгарного пятиклассника оказался индейцем по имени Дикий Чайник или как-то так, что ли, Свирепый. Он явился на родительское собрание, раскурил огромную разрисованную трубку и назвал классную руководительницу «скво», а она, между прочим, как раз боролась за звание «учитель года». В пылу борьбы, она сначала даже не расслышала про «скво», но он повторил. Он сказал: «скво»; а родителям сказал: «хао, бледнолицые».
После этого школьный сторож вызвал пожарную команду, потому что увидел дым, идущий из окна, и подумал, что начался пожар, а это, конечно же, просто этот Дурацкий Чайник, или как там его, курил свою вонючую трубку, но сторож этого не знал и имел инструкцию на всякий случай. Потом пожарные с суровыми и усталыми лицами довольно долго ехали по дырявым улицам, разматывали рукава, орали хриплыми голосами, приставляли лестницы и карабкались. И у всех у них в это время за плечами был богатый опыт, а дома их ожидали жены с рушниками и утопающие в соплях дети. Когда они докарабкались уже почти до половины лестницы, из окна высунулась растрепанная классная руководительница и простирая руки закричала:
— О, нет! Нет! Теперь нам нет нужды в пожарной команде, а вы лучше позвоните в Бюро по делам индейцев, потому что у нас тут, кажется, творятся воистину странные индейские дела.
Тут-то и выяснилось, что никто не знает номера телефона Бюро по делам индейцев.
Потом Дикий Чайник вернулся домой, и жена его спросила: «Был ты на родительском собрании?», а он сказал, что был.
— Все там, вроде бы, нормально, — сказал.
Впоследствии классная руководительница проиграла в борьбе за звание «учитель года», приняла участие в борьбе за звание «учитель месяца» и тоже проиграла, но неожиданно получила звание «учитель полумесяца».
— Это за то, что вас зовут Гультаза Бултабековна. Ура, товарищи! — сказал директор школы.
— В этом чувствуется какой-то махровый расизм, но спасибо, — сказала классная руководительница и приставила к глазу белый платок.
Она и вправду уже устала от борьбы.
В Америке такие события случаются сплошь и рядом, все уже привыкли и не обращают внимания, но в Астрахани это покуда редкость, почему мы и записали все от начала до конца. С тем, чтобы, если нечто подобное произойдет в будущем, то все могли бы опереться на прошлый опыт, не терялись бы и сохраняли спокойствие, размышляя в том смысле, что бывает, мол, нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это уже было в веках, бывших прежде нас.
Теперь, знаете ли, никакое дело не обходится без эксперта. Умные люди прежде всех дел разыскивают эксперта, непременно такого, который хитрость имый исчитати всяческую премудрость, и глядючи на него умиляются, а уже только после этого идут и сырами в масле катаются. Ну и раз уж мы в столовой от этого никак не прочь, то тоже взялись разыскать эксперта.
Оказалось, однако, что дело это не из дешевых. Мы начали искать в той самой тьме внешней, которая со всех сторон подступает к границам нашей столовой, и обрали, справедливости ради надо сказать, сразу целый пучок разнообразных экспертов, и в галстухах, и в гимнастических брюках, а одного даже и в том, и в другом одновременно. Совершенно справедливо подозревая в них людей жестоких, что жнут, где не сеяли и собирают, где не рассыпали, мы боялись, что они потребуют себе в вознаграждение сразу комплексный обед, а то может быть и два. Очень уж некоторые из них были широки в талии. Но эксперты просто сбили нас с ног. Один из них даже наорал, возмущенно двигая своим кадыком, как поршнем, вверх и вниз.
— В прежние-то времена, как бывало? — витийствовал он. — Эксперта зараньше за стол усаживали и со стороны следили, как, мол, он ест. Если обнаруживал здравый аппетит, то нанимали за дорогую цену, а если так только, пенки попробует да муху сглотнет, то прогоняли со двора, а могли еще и промеж лопаток почесать.
— Ну, в прежние времена, биологи говорят, у нас и хвост имелся на заднем месте, да только не всему надлежит верить, — засомневались мы.
И тут началось уже совершеннейшее столпотворение. Одни эксперты кричали, что хвост был, и верующему в эту гадость возможно всё. Другие, что тоже был, а верующему простится всякий грех прошлый, настоящий и будущий. Между первыми и вторыми завязался бой. Третьи утверждали, что никаких хвостов не было вовсе, а потом один вскочил на стол и заявил, что не только был, а и теперь есть, повернулся к нам задом, к лесу передом и сделал попытку спустить штаны, чтобы предъявить весь этот ужас в натуральном виде. Мы так испугались, что вот он сейчас покажет свой лысый хвост и начнет им еще шевелить, что хором начали убеждать его, со ссылками на санитарные законы, что в столовой этого никак нельзя, что у нас бывают дамы, и что после такого нас на совокупном основании всех имеющихся параграфов нужно будет непременно сжечь, а пепелище засыпать солью. Наконец, к нашему счастью, откуда-то выскочил завхоз с огнетушителем и залил бесстыжего эксперта пеной.
Словом, оказалось, что им угодно иметь в виде награды не столько обед, что уж, по их словам, само собой, сколько золотые гинеи, дублоны и прочее такое, которое если и оказывается в столовой, то немедленно переходит в распоряжение налоговой инспекции.
После этого мы решились поискать в самой столовой. Нет ли, дескать, тут где-нибудь под лавочкой или на лавочке. И что же вы думаете? Нашли. Нашли совершенно случайно. Он как раз шел в голубом халате, китайской шапочке на голове и зеленых резиновых сапогах на лохматых ногах. В шуйце у него было лукошко с крадеными у куриц яйцами, а в деснице маленький щегольской веер. Мы бы легко приняли его за нашего райтера, до того он был на него похож. Даже про зеленые сапоги райтер же накануне нам все уши прожужжал. Какие, дескать, это чудесные сапоги, и как яростно он за них торговался, интригуя, лукавнуя, раздирая на себе одежды и почти кощунственно вопия к Небу, и какую все-таки несусветную цену пришлось заплатить в итоге. Но у этого на правом глазу был монокль, что немедленно нас убедило, что это никакой не райтер, а самый преестественный эксперт. Первым делом мы, конечно, спросили его, точно ли он эксперт, на что он ответил утвердительно и при этом раскрыл свой веер, который внутри оказался украшен акварельной веточкой сакуры.
— А вамъ, отцы, въ которомъ дѣлѣ экспертъ надобенъ?
— Ба! Да мы разве не сказали?
— Нѣтъ.
— Слышали вы это «ниет»? Не слишком ли явственно он «ять» произносит? А? — всполошился завхоз. — И тюбетейка эта сомнительная еще.
— Чудак ты, — успокоили мы его, — а монокль-то?
— Ну да, ну да, — пробормотал он.
— Нам теперь, — повернулись мы к эксперту, — нужен искушенный в бранных и ратных делах, поскольку для вирусологов уже наступили тощие времена.
И что же? Сейчас же оказалось, что он как раз в бранных и ратных делах и эксперт, а более всего удивительно то, что именно в этих словах, и именно в этом порядке. Чтобы не показаться простофилями, мы потребовали доказательств, и он тут же в любезных выражениях похвалил нашу осмотрительность и предъявил справку с печатью, что проходил срочную службу в советской армии, справку, что участвовал в военных сборах среди барханов, справку, что бил в барабан, а от себя добавил, что кроме всего этого скакал на лошади и кричал «ура». Мы было усомнились, покосившись на зеленые сапоги, но он сказал: «минуточку», достал откуда-то патефон с огромной трубой, завел пружину специальной ручкой и установил сверху черную пластинку. Сначала из трубы донесся какой-то скрежет и как бы покашливание, а после мы явственно услышали цокот копыт и крики «ура». Потом была песня «Ночной смотр» в исполнении Федора Ивановича Шаляпина, которую все прослушали до конца.
— А почему патефон с пластинкой такие древние? — опять забеспокоился завхоз.
— Потому что давно это было, въ прошломъ вѣкѣ еще.
— Монокль, завхозий, монокль! — прошипели мы.
— Ну да, ну да, — пробормотал он.
Чтобы развеять завхозовы сомнения, да и самим утвердиться в своей вере, мы задали ему еще один вопрос о том, как следует вести себя на брани, чтобы, с одной стороны, одержать победу, с другой же, — избежать поражения. Прежде чем ответить, он поразмыслил с минуту, прикрыв глаза и пустив тонкую струйку с губы, что тоже было в его пользу, обличая человека склонного к глубокомысленному рассуждению.
— Для удобнѣйшаго достиженiя викторiи, надобно энергично наступать, кричать «ура» (при этом он кивнул в сторону патефона) и поражать непрiятеля.
— Кажется, что справедливо подмечено, — рассудили мы.
— И болѣе того, — расцветая от похвалы добавил эксперт, — того полководца, который вооружась этой доктриной побѣды и одолѣнiя стяжаетъ, уподобимъ мужу мудрому. Того же, кто ею пренебрегаетъ…
— Ясно, ясно. Того уподобим мужу глупому.
— Не такъ все просто и однозначно, — ревниво заметил эксперт, — но въ цѣломъ вѣрно.
— Да точно вам говорю, что это чертов райтер, а никакой не эксперт! — взъерошил свои рыжие волосы завхоз. — А ну-ка, слава Украине!
— Не намъ, Господи, не намъ, но имени Твоему даждь славу о милости Твоей и истинѣ Твоей.
— А? Слыхали? Об чем это говорит? Райтер! Собственной дурацкой персоной!
— Это говорит только о том, что сей эксперт не только в бранных и ратных делах, но и в богословии, только и всего. И, конечно, монокль!
После этого нам пришлось стукнуть завхоза тубусом по голове. От предложения эксперта оросить его из огнетушителя, мы, поблагодарив, отказались, но он все равно пару раз прыснул в него водой из пульверизатора для цветов.
Далее следует экспертная записка о советском офицерстве, которую мальчик Матфей отказался переложить в советскую орфографию, сославшись на то, что ему, видите ли, «еще покуда дороги такие понятия, как жизнь и свобода».
Не желая злоупотреблять терпением наших читателей, саму экспертную записочку мы опубликуем в другой день. А то и так уже тут атмосфера сгустилась как в райтерском заповеднике, где эти гады бегают без узды, ржут и гадят.
А вчера был день рождения Гайдна, самого здорового, светлого и ясного композитора. То есть и в календаре иногда утешительные вещи бывают. Если хотите исцелеть от нервных недугов, то слушайте Гайдна. Помогай всем Господь. Берегите себя.
По сообщениям наших московских корреспондентов, макаки, проживающие в местном зоосаде, с пониманием отнеслись к урезанию порций в связи с санкциями. Директор объявил им, что никаких теперь фуагров и устриц не будет.
— Я знаю, на что устрица похожа, — загадочно добавил он при этом.
Макаки почесали в головах и пошли по клеткам чаять скорого расцвета колхозного строя. К счастью, вовремя был замечен макак, который вместо головы почесал шапку. Как выяснилось, это был генерал Золотов, у которого есть на этот счет особая справка, и который все перепутал. К этому часу сторожам уже удалось выманить его из клетки бананом и водворить по месту службы.
— Все пошли, и я пошел, — прокомментировал он это происшествие.
Биологи, которые постоянно подначивают рассмотреть все с научной точки зрения, взволновались и захотели доказательств того, что макаки действительно проявили понимание, а не разыгрывают до поры до времени благонадежных макаков, злоумышляя при этом всякую гадость.
— А черт их знает, — пожал плечами директор и доказательств не представил.
Наши московские корреспонденты обещали держать нас в курсе событий.
В начале благословенных девяностых, каждая говорящая голова усвоила себе мантру «Главное, это не допустить гражданскую войну». Мы в то время были крайне сопливы, но с недоумением задавали друг другу вопрос «А почему это главное-то?». Волнения были таковы, что легко можно было люстрировать всю чекистскую и комсомольскую шайку, а там и о реституции речь завести и о всяческой реставрации.
Но от глупости ква-ква и от жадности.
И вот теперь мы имеем ту же самую гражданскую войну, только уже не красных с белыми, а красных с красно-зелеными. Увы. И не надо, ради Христа, красных совков называть русскими и тем более фашистами там, или националистами. Это всегда была вполне интернациональная сволочь, озабоченная только выживанием в хитрющих советских условиях. Национализм, в конце концов, занятие обывательское, респектабельное, сродни филателизму, аквариумизму и алкоголизму. Когда господин после дневных трудов и приятного ужина интересуется отечественной историей, исповедует веру отцов, читает местную литературу и пребывает в восторге от того, что по языку и месту жительства имеет ко всей этой благодати некоторое неявное отношение. Когда он начинает кидаться на людей иных национальных предпочтений, это уже не столько национализм, сколько уголовщина. Мы в своей жизни наблюдали сколько угодно мирных и благожелательных бесед между людьми разных религий, конфессий и крови. Мы, черт возьми, видели даже спортивных болельщиков, присутствие которых не вызывало сразу же острого желания эмигрировать из страны. Но уголовникам, чтобы бить морды, никакой повод и не нужен.
Если бы наш удивительный специальный оператор действительно был бы русским, он начал бы не с «денацификации» Украины, а с десоветизации и декоммунизации РФ. В меньшей, может быть, степени, но это же касается и Украины. Вместо того, чтобы говорить о том, что голодомор был организован маскалями против украинцев, следовало честно сказать, что это было сделано большевиками, не забывая при этом о голодоморе в Поволжье, на Кубани и в Казахстане, где жертв было гораздо больше. А после реституции, которую украинские комсомольцы боятся, как огня, лукичи и сами бы посыпались. Кроме того, следует помнить, что украинцы имели некоторые преференции, как представители национального меньшинства, и когда приходилось делать выбор между двумя мерзавцами русского и украинского происхождения, желающими вступить в ряды чеки, он делался чаще в пользу украинца. Из, условно говоря, пяти подписей, стоящих под довоенными и военными чекистскими бумагами, которые нам доводилось видеть, две будут еврейскими, две украинскими и одна русской. Впрочем, и одного Степана Саенки хватило бы, чтобы почувствовать причастность к общему позору. Сейчас приходится сражаться за Украину и парализованную Россию с зачумленными краснухой ордами.
У этой сволочи никогда не было национальности, как нет ее и сейчас. К Троцкому как-то пришли, как они наивно думали, соплеменники, чтобы обсудить какие-то еврейские дела, и еле ноги унесли, а может быть, что и не унесли, не помним теперь. Они не подозревали, что большевизм из кого угодно соделывает вурдалака без роду и племени.
Да, и никакой этот самопровозглашенный президент не сумасшедший. Хватит уже позорить сумасшедших этим мнимым родством. Нет, совки всегда в одной поре.
— Ах, сумасшедшие, они хотят отменить частную собственность!
— Ах, безумцы, они хотят набить чучело из своего Ленина!
— Ах, идиоты, они хотят обобществить жен и детей!
— Ах, недоумки, они хотят уничтожить религию!
И далее, далее, далее. Но все это они делали. Делали с той или иной степенью успеха, и идиотическим было только тупое упорство, но никак не методы.
Почему они ведут себя как разбойники? Потому что у Мракса и Крупского сказано, что капиталисты суть разбойники, а они старательно примеряли на себя личину успешных предпринимателей. Почему трон Святейшего Патриарха занимает внедренный чекист, а с амвона уже слышны благословения на убийства, к счастью, не со всякого? Потому что у Мракса и Крупского сказано, не помним на какой странице, что религия дурман для народа, метод порабощения и прочее. Почему в РФ нет суда? Потому что Крупский презирал буржуазное право и велел руководствоваться социалистической законностью, то есть сиюминутными хотелками. Почему не считаются с государственными границами? Потому что Крупский бубнил все что-то о тюрьме народов, а раз так, и мы хотим империи, то надобно организовать тюрьму. Почему, наконец, теперь и с украинской, и с красной стороны местные матушки призывают не брать пленных? Потому что и Мракс, и Крупский завещали своим адептам руководствоваться прежде всего экономической целесообразностью, а все прочее только имитировать до поры до времени. Можно долго продолжать. И поэтому мы настаиваем на том, что по-прежнему имеем дело именно с большевизмом, и декоммунизация, это то, что нам всем настоятельно показано.
Но даже безотносительно ко всем этим стародавним делам, измам и тому подобному, хотите быть как взрослые и мутузить кого и где настигните? Занимайтесь, но позаботьтесь же сначала о друзьях и союзниках и не выбирайте их в лепрозории и сумасшедшем доме. Сделайте так, чтобы любое ваше людоедство встречалось в мире более или менее лицемерным аплодисментом, и вперед. Это будет сложно, скорее всего невозможно, но у людоедов и вообще жизнь не сахар. Вы можете быть даже милыми, если не будете бросать слишком развратные взгляды из-под своих краснозвездных ушанок и не станете так уж сильно наморщивать лобики, они от этого кажутся еще более узкими, чем есть на самом деле. И товарищ Крупский восстал бы из своего саркофага и всех бы вас благословил.
Впрочем, теперь это уже и не важно, благословил бы или нет. Правительство любого политического вкуса, которое на ровном месте способно ввергнуть свою страну в Северную Корею, просто сообщает о своей некомпетентности и более ничего. Не говоря уже о правительстве задумывающимся о красной кнопке. Все-то у них, к слову сказать, красное. Но дурак, как известно, красному рад.
На первый взгляд, единственный плюс, это то, что 30-летние совки впадут наконец в СССР и вкусят его плодов. Дурацкий плюс. В общем, нет никаких плюсов. Но на второй, возможно, что Россия пробудится и очувствуется наконец от красной чумки.
Наших друзей, которые проплакали все это время, целуем в мокрые их очи, и тех, кто не плакал, тоже целуем и напоминаем: «Не бойся, малое стадо: яко благоизволи Отец ваш дати вам царство».
Да здравствует Россия, слава Украине и жыве Беларусь.
Украине, понятно, особая слава. А мы покуда, к вящему нашему позору, можем только стараться, по мере способностей, не ссаться под себя от страха. Может статься, что ни на что большее мы уже и не способны, и Киеву придется опять брать на себя обязанности матери городов русских, хоть технически Киев и «он».
PS Когда еще только первый выпуск «Старых песен о главном» вышел, райтер уже, как нам тогда показалось, загадочно сказал, что «павильон, где проходили съемки, следовало бы засыпать дустом вместе с певчими». Мы тогда подумали, что он просто советскую эстраду не любит.
PPS Паки и паки глаголю вамъ, яко, аще всѣ умолчатъ, столовая возопiетъ.
Товарищ Скарабеева, женщина с пулеметами в груди, рожденная из пены волгоградской городской канализации, каким-то образом сумела нас убедить, что мы обязаны сложить головы на поле брани. Всю неделю столовую сотрясали крики «ура», директор каждый час консультировался с медным тазом, а райтер был взят на карандаш. Даже суп подгорел, что для супов вообще не характерно. В качестве маршевой песни использовалась композиция группы NOFX «Kill all the white man», а завхоз, назначенный директору под седло, репетировал всякие лошадиные фокусы: созидал в себе иноходь, съел тарелку овса и навалил кучу.
— Это, — сказал Зеленкин, — в нем так патриотизм действует.
— И все-таки это свинство, — сказал райтер, который не ведал, что взят на карандаш и даже, как кажется, не понимал, что это означает.
— Не вам об этом рассуждать, — гневно загудел медный таз и повернулся к зрительному залу, — райтер по матушке Хижняк.
— По матушке у нас все какое-нибудь дурацкое слово, — недослышали в зрительном зале и захихикали.
В конце концов, на складе, из обычного куриного яйца вылупился василиск по имени Владимир Вольфович, и все в столовой стали бояться его выкрутасов, позабыв на некоторое время свою воинственность.
И вот теперь выясняется, что никакой войны не будет, потому что, видите ли, чекистам и комсомольцам жаль денег, которые они хранят на вражеской территории, и деток, которые также хранятся там же. И куда, спрашивается, делась краснознаменная оголтелость, где решимость отгрызть себе руку, как Гай Муций? Василий Иванович уже направил в Москву телеграмму, где обещает исключить всех вражьих студентов и отправить их в Йельский университет с матрасами и обходными листами. Эта телеграмма, впрочем, не столько укрепила чекистов, сколько напугала ректора Йеля, который уже напридумывал себе черт знает что.
В этой связи чеченские научные работники, доктора и академики, предложили отрезать головы соотечественникам.
— Никакого экстремизма в этом нет, — заверил нас Василий Иванович, — это я вам как профессор говорю. У меня и то уже давно руки чешутся.
Одним словом, что теперь делать со Столовой №100, которая совсем уже было собралась сдаться в плен натовской военщине, никто не знает. Мы разочарованы и акцию сегодня посвящаем дню рождения огнетушителя, черт бы его побрал. Вместо почетной капитуляции, теперь нам только и остается, что сидеть и ожидать, когда наши головы отрежутся и перестанут наблюдать весь этот позор.
Акция: борщ 36 рублей и рагу из свинины 110 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300
Страницы: 1 [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ] [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ] [ 23 ] [ 24 ] [ 25 ] [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ] [ 29 ] [ 30 ] [ 31 ] [ 32 ] [ 33 ] [ 34 ] [ 35 ] [ 36 ] [ 37 ] [ 38 ] [ 39 ] [ 40 ] [ 41 ] [ 42 ] [ 43 ]